"Молодой человек, а у вас там мужчина пролетел", - бойко отрапортовала интеллигентного вида старушка, повернулась к титану и, сосредоточенно думая о чем-то своем, стала набирать крутой, бурлящий кипяток. Сашка вздохнул и с сожалением захлопнул книгу. За два с половиной года работы он успел привыкнуть к странностям пассажиров и поэтому, как обычно в таких случаях, слова бабушки особого впечатления на него не имели. Однако, в этот раз парень все-таки быстро поднялся и пошел в тамбур, проверить. Чем черт не шутит. Всякое он уже успел повидать за свое недолгое, в общем-то, время работы на железной дороге, но что-что, а мужчины пролетали параллельно составу далеко не каждый день. Сашка, зевнув, открыл боковую дверь, выглянул, держась за поручни, и, конечно же, ничего интересного, кроме хоть и зеленой, но все равно нагоняющей на него тоску июльской тундры, не увидел. Поезд в этих местах, независимо от времени года, почему-то всегда шел очень медленно, то и дело останавливаясь на светофорах, вот и сейчас состав тоже еле плелся, усиливая состояние общей, как сейчас сказали бы, депрессии.
Для очистки совести, Сашка выглянул с противоположной стороны и на секунду замер открыв рот. Уже довольно далеко, примерно напротив третьего с хвоста вагона, лежало на земле довольно большое, черное пятно, не совсем определенной формы. Пятно шевельнулось, встало во весь рост, махнуло Сашке, как будто отдавая пионерский салют, рукой, сделало несколько лихих, замысловатых пируэтов, очень напоминающих, никогда еще не виданный в то время Сашкой, задорный ирландский танец и со всего размаху опустилось на зад, широко раскинув длинные ноги.
Сашка хотел выругаться позабористее, но вместо этого у него из горла вышел кокой-то хрип, он побледнел и вдруг, неожиданно для самого себя, первый раз в жизни, быстро и размашисто перекрестился, плавно опуская левой рукой ручку стоп-крана.
Уже через пятнадцать минут, блаженно кутаясь в одеяло и держа двумя руками стакан с горячим, крепким чаем, черное пятно, оказавшееся в дугу пьяным поездным электромехаником Витей, рассказывало, смакуя подробности и порой, из скромности, опуская вниз глаза, недолгую, но героическую историю своего полета.
А история Вити была проста и банальна, как сама жизнь: Витя хотел произвести впечатление на милую и скромную молодую блондинку с родинкой на подбородке. Увидел он девушку совершенно случайно, по пути в вагон-ресторан за очередным пивом.
я сразу хочу оговориться, что несмотря на довольно раннее время, а было тогда около десяти часов, Витя с утра не пил. Он вообще не имел этой мерзкой, плебейской привычки. Как настоящий аристократ духа, Витя не прекращал пить с вечера.
Девушка сидела у открытого окна девятого купе шестого вагона. Легкий тундринский ветерок трепал сдвинутую в угол жеванную занавеску и нежно ласкал перманентные и крашенные, по всей видимости, локоны красавицы. Помимо роковой, для Виктора по крайней мере, блондинки в купе были еще две молодые, ее примерно возраста девушки и одна женщина постарше, может-быть чья-то мать, а может-быть просто попутчица. Женщины безмятежно пили чай: на столе стояло три стакана в подстаканниках и лежал надкусанный, очень популярный в те годы, батончик сникерса. На беду проходящего мимо Виктора блондинка засмеялась.
Этот смех, беззаботный и искренний, имел довольно неожиданный эффект на, и так уже не очень уверенно державшегося на ногах, Виктора. Подобное действие могла бы оказать только остро-отточенная пика горячего испанского матодора, со всего размаха вонзенная в филейную часть, выпущенного на арену быка. Виктор резко остановился, выкатил глаза, ноздри его, на миг, широко раздулись, в мозгу произошла какая-то сложная химическая реакция и мужчина влюбился.
Кто-нибудь другой в этой ситуации может и растерялся бы, но только не Виктор. Дело в том, что Виктор был родом с востока рязанской области, а как всем известно, уж кто-кто, а восточно-рязанский мужчина всегда найдет самый прямой путь к сердцу любой женщины. У них там это искусство от отца к сыну передается, ни то с середины пятнадцатого, ни то аж с конца четырнадцатого века, вместе с секретом варения местного самогона. Поэтому Виктор лишь усмехнулся небрежно, быстро зашел в туалет и, не раздумывая долго, вылез в окно, головой вперед.
Затем, с неимоверной ловкостью, которая может быть рождена только великой силой светлой любви и двумя с половиной литрами, бродящей в крови смеси из не очень качественного и откровенно поганого алкоголя, пробрался к соседнему девятому купе и влез туда через открытое окно, с размаху бухнувшись, не очень идеальными с гигиенической точки зрения, побывавшими в разных переделках рабочими башмаками, на середину стола.
Женщины сидели прижавшись к стенкам купе, крепко держа в руках чудом спасенные стаканы. Недоеденный сникерс бесследно растворился под одним из башмаков Виктора. Ни говоря ни слова, смотря строго перед собой, Виктор спрыгнул со стола, - сделал он это по всей видимости, не очень ловко, потому что одна из девушек взвизгнула и испуганно поджала ноги, - и прямо, насколько мог, вышел в коридор. Затем он, видимо руководствуясь одну ему понятным восточно-рязанским инстинктом, для того чтобы еще более усилить произведенный эффект, зашел в туалет и, с завидной педантичностью, повторил процедуру. Отважный Витя, вне всякого сомнения, сделал бы это и в третий раз, но заземленные, непонимающие всех тонкостей мятежно-мечущейся флибустьерской мужской души коварные представительницы женского пола закрыли окно .~ о чем-то возмущенно переговариваясь и периодически всплескивая-руками предательски скрылись в направлении вагона-ресторана.
Витя остался один наедине со стихией. Он неистово шарил правой рукой по обшивке поезда пытаясь найти хоть какую-то точку опоры, что самое интересное, действительно нашел что-то за что можно было зацепится и какое-то время провисел распятым, по-паучьи раскинув как-будто по волшебству вытянувшиеся и без того длинные руки и ноги, между туалетом и девятым купе, храбро, по-пиратски, плюя в лицо окружающей его со всех сторон опасности.
Но тихий батан Ньютон, как это, к сожалению, часто бывает в жизни, оказался сильнее разудалого храбреца Вити. Подчиняясь, видимо тому самому идиотскому закону тяготения, втиснутая в узкие пижонские джинсы, Витина пятая точка стала заметно перевешивать. Вскоре он вообще весь как-то осел, потом растекся и через несколько секунд, подчиняясь другому, не менее идиотскому закону того же самого батана, распластанное тело флибустьера, сохраняя, в течение очень правда короткого промежутка времени, равномерное прямолинейное движение, промелькнуло мимо окна восьмого купе, откуда, ко всеобщей радости, оно, собственно, и было замечено бдительной бабушкой. В тот момент, по ее словам, Витя, откровенно говоря, не очень был похож на отважного покорителя морей, он скорее выглядел как внезапно потерявший управление, выпучивший глаза, что-то отчаянно кричащий широко открытым и перекошенным ртом, идущий на таран Карлосон.
Тело флибустьера, опять таки пятой точкой, легко, как бы вскользь, коснулось сурового северного грунта и, как ловко брошенный камень по глади пруда, запрыгало между путями. По всеобщему мнению, от переломов и других сколь-либо серьезных травм, - а Витя, надо сказать отделался только синяками, а точнее говоря всего лишь одним синяком, начинался, правда, этот синяк сразу над щиколоткой, а заканчивался у плеча, охватывая всю левую часть Витиного тела, включая руку, - Виктора спасла только скотская, очень близкая к смертельной, степень опьянения. Но это не значит, что Витя вообще не пострадал. Когда чудотворящий пивоводочно-дешево-портвейный наркоз все таки начал потихоньку отпускать могучее Вити но тело, выяснилось, что без посторонней помощи поверженный флибустьер мог добраться от своего купе, разве,ЧТО только до туалета, да и то с парой обязательных остановок.
Весь остаток рейса Витя провел безвылазно в своем купе, подкармливаемый сердобольными пассажирками и проводницами, с увлечением читая Севастопольские Рассказы великого Льва Николаевича Толстого, одолженные у бывшей библиотекарши Тани из подмосковного Загорска, которую сумасшедшие, злые и веселые девяностые выхватили из тихого и уютного читального зала, закружили вихрем в бешеной сатанинской пляске, да и забросили проводницей на 180й Воркутинский поезд, в бригаду полу-легендарного Вани Бабарина.
И хотя это конечно выглядит несколько странно, потому что, казалось бы, о суровую около-воркутинскую землю ударился он совсем другим местом, но после того падения совершенно неожиданная метаморфоза приключилась в бедовой голове Виктора: он стал, вдруг, рассудителен и спокоен, пить, за исключением Нового Года и еще одного-двух праздников, бросил абсолютно, засел за книги, где-то через год поступил в МИИТ на заочное отделение, а еще месяцев через шесть женился на проводнице Тане из, ставшего к тому времени Сергеевым Посадом, Загорска. Там они, кстати, и живут счастливо до сих пор с двумя уже довольно большими сыновьями и страшным сиамским котом Тимофеем.
И еще одно, непонятное для нас, простых смертных, мистическое явление случилось на 180м поезде, в бригаде полу-легендарного Вани Бабарина, в тот памятный рейс. Все, внезапно оставшиеся без профессионального, поотцовски, почти что, заботливого Витиного присмотра электроприборы, вдруг неожиданно вообще перестали ломаться, а безнадежный, наполовину разобранный накануне, неугомонными, когда-то, витиными руками старый кондиционер вагона-ресторана вдруг удивленно хрякнул, вычихнув откуда-то изрядное количество едкой пыли, включился сам-собой, без каких-либо проблем проработал до конца рейса и с тех пор, вообще, помоему, никогда не ломался
Комментариев нет:
Отправить комментарий