Уже значительно больше тоех часов, периодически кусая губы, чтобы не рассмеяться раньше времени, Володька лежал в засаде на толстенном суку старой, разросшейся яблони. Его левый локоть и правое колено были ободраны в кровь и сильно, особенно колено, зудели. Левая, подтянутая под живот нога затекла так, что, уже минут двадцать, как он вообще перестал ее чувствовать. Семилетний Владимир лежал затаив дыхание, чтобы ничем не выдать свое присутствие противно и глупо воркующим внизу парню и девушке. Они пришли минут десять назад и только что встали с расстеленного на земле пиджака парня.
Сверху, сквозь густую зеленую листву, открывался вид на старый, поросший с трех сторон кустарником, кое-где подернутый ряской и кажущейся абсолютно черным, пруд с редкими лилиями, белую, как мука, пыльную ленту дороги и огромное, насколько хватало глаз, колышущееся на ветру пшеничное море за плотиной. Но красота природы, пейзаж и все эти прочие сопливые девчачьи глупости не могли притупить здоровый, мужской охотничий инстинкт, не по годам энергичного и азартного Владимира. Его разум, все его внутренние силы были сконцентрированны на одной, четко определенной цели. Как хладнокровный тигр, он выбирал единственно верный момент для рокового прыжка. Владимир ждал. И, как всякий выросший в семье охотников, Володька очень хорошо умел это делать.
А началось все часа четыре назад когда, во время обеда, Володька случайно подслушал, что его молодой, только что вернувшийся со службы двоюродный брат Николай должен был встретится под этой самой яблоней, что сразу за лахмотовской усадьбой, со своей девушкой Людой, из соседней деревни Мисиново. Вот только время встречи Володька четко разобрать не смог, - чавкал, видимо, в этот момент слишком громко, - отчего теперь и страдал.
Услышав эту новость, Володька улыбнулся широко и не слишком добро. Мысль осенила кудрявую Володькину голову неожиданно и ярко,- как разорвавшаяся шаровая молния. Володька отставил в сторону едва начатую кружку с молоком и меньше чем через полчаса, чтобы упаси бог не пропустить свидание, уже качался в засаде, со всех сторон ласково обдуваемый теплым июльским ветром.
План ребенка был прост и коварен: дождаться пока Николай полезет целоваться, спрыгнуть вниз, обязательно так неожиданно чтобы Колька с Людкой обалдели, спеть, кривляясь, заранее заготовленный куплет, - Коля, Коля, Николай, милый Николашка, ты меня не обмани, как Парашку Яшка, - станцевать, насколько хватит времени, замысловатый обезьяний танец, увернуться от пинка старшего брата и визжа и улюлюкая от счастья, сигануть как можно быстрее за плотину и потом до конца дня прятаться там от праведного, но бессильного николаева гнева в густой и высокой, в Володькин рост, пшенице.
Парочка внизу, вызывая вполне понятное Володькино раздражение, невыносимо долго и очень серьезно рассуждала о какой-то непередаваемо бессмысленной ерунде, причем Людмила, без всякой видимой на то причины, через каждое слово заливисто смеялась, раздражая Володьку еще больше. Наконец ребенок дождался момента когда Николай в конце концов кончил трепаться, взял Людмилу за плечи, провел тыльной стороной ладони по румяной щеке улыбающейся и выжидающе смотрящей на него подруги и немножко приподнял ее лицо за подбородок. Девушка встала на цыпочки, чуть закинула назад голову и, - тьфу ты Господи, смотреть противно, - слегка приоткрыла рот. Володьку откровенно начало подташнивать от всех этих совсем немужских телячьих нежностей, но тем не менее он продолжал смотреть с любопытством. Девушка закрыла глаза, а глаза Николая, наоборот, открылись широко и, с Володькиной точки зрения, стали какими-то слезливо-коровьими. Володька на долю секунды в восторге зажмурился, явственно представив на миг, какую именно рожу он скорчит сегодня вечером когда будет передразнивать старшего брата и на сердце у него потеплело еще больше.
Через секунду, Володька подтянул, уже не очень заботясь о тишине, вторую ногу под живот и стал походить на готового к прыжку довольно крупного, несколько потрепанного и кудрявого кота. Затем он спружинился, ловко приподнялся на всех четырех конечностях упираясь в толстый сук ладонями и обутыми в кеды ступнями и, непередаваемо счастливый, набрал полную грудь воздуха, чтобы, визжа индейцем, обрушиться на ничего неподозревающих, мирно воркующих внизу голубков. Но не суждено было этого сделать Володьке. В самый неподходящий для парня момент старый сук вдруг негромко и сухо треснул и вокруг изумленного, намертво вцепившегося в кусок дерева Владимира, быстро сменяя друг друга, замелькали ветки, яблоки, трава и небо.
"Яшка!... Николашка!... Парашка!" - выкрикнул ребенок откуда-то из под почти полностью закрывающего его яблоневого сука, встал с земли и размазывая по лицу, ободранными и грязными от древесной коры и влажной, жирной почвы, охотничьими кулаками, слезы, всхлипывая и горестно наклонив вниз голову, медленно поплелся по направлению к деревне, то и дело подтягивая разорванные, на совсем неподходящем месте, и постоянно сползающие тренировочные штаны.
Надо сказать, что володькин хитроумный план все-таки сработал, хотя и всего, где-то, примерно, на одну лишь пятую: Людмила с Николаем действительно обалдели.
Сверху, сквозь густую зеленую листву, открывался вид на старый, поросший с трех сторон кустарником, кое-где подернутый ряской и кажущейся абсолютно черным, пруд с редкими лилиями, белую, как мука, пыльную ленту дороги и огромное, насколько хватало глаз, колышущееся на ветру пшеничное море за плотиной. Но красота природы, пейзаж и все эти прочие сопливые девчачьи глупости не могли притупить здоровый, мужской охотничий инстинкт, не по годам энергичного и азартного Владимира. Его разум, все его внутренние силы были сконцентрированны на одной, четко определенной цели. Как хладнокровный тигр, он выбирал единственно верный момент для рокового прыжка. Владимир ждал. И, как всякий выросший в семье охотников, Володька очень хорошо умел это делать.
А началось все часа четыре назад когда, во время обеда, Володька случайно подслушал, что его молодой, только что вернувшийся со службы двоюродный брат Николай должен был встретится под этой самой яблоней, что сразу за лахмотовской усадьбой, со своей девушкой Людой, из соседней деревни Мисиново. Вот только время встречи Володька четко разобрать не смог, - чавкал, видимо, в этот момент слишком громко, - отчего теперь и страдал.
Услышав эту новость, Володька улыбнулся широко и не слишком добро. Мысль осенила кудрявую Володькину голову неожиданно и ярко,- как разорвавшаяся шаровая молния. Володька отставил в сторону едва начатую кружку с молоком и меньше чем через полчаса, чтобы упаси бог не пропустить свидание, уже качался в засаде, со всех сторон ласково обдуваемый теплым июльским ветром.
План ребенка был прост и коварен: дождаться пока Николай полезет целоваться, спрыгнуть вниз, обязательно так неожиданно чтобы Колька с Людкой обалдели, спеть, кривляясь, заранее заготовленный куплет, - Коля, Коля, Николай, милый Николашка, ты меня не обмани, как Парашку Яшка, - станцевать, насколько хватит времени, замысловатый обезьяний танец, увернуться от пинка старшего брата и визжа и улюлюкая от счастья, сигануть как можно быстрее за плотину и потом до конца дня прятаться там от праведного, но бессильного николаева гнева в густой и высокой, в Володькин рост, пшенице.
Парочка внизу, вызывая вполне понятное Володькино раздражение, невыносимо долго и очень серьезно рассуждала о какой-то непередаваемо бессмысленной ерунде, причем Людмила, без всякой видимой на то причины, через каждое слово заливисто смеялась, раздражая Володьку еще больше. Наконец ребенок дождался момента когда Николай в конце концов кончил трепаться, взял Людмилу за плечи, провел тыльной стороной ладони по румяной щеке улыбающейся и выжидающе смотрящей на него подруги и немножко приподнял ее лицо за подбородок. Девушка встала на цыпочки, чуть закинула назад голову и, - тьфу ты Господи, смотреть противно, - слегка приоткрыла рот. Володьку откровенно начало подташнивать от всех этих совсем немужских телячьих нежностей, но тем не менее он продолжал смотреть с любопытством. Девушка закрыла глаза, а глаза Николая, наоборот, открылись широко и, с Володькиной точки зрения, стали какими-то слезливо-коровьими. Володька на долю секунды в восторге зажмурился, явственно представив на миг, какую именно рожу он скорчит сегодня вечером когда будет передразнивать старшего брата и на сердце у него потеплело еще больше.
Через секунду, Володька подтянул, уже не очень заботясь о тишине, вторую ногу под живот и стал походить на готового к прыжку довольно крупного, несколько потрепанного и кудрявого кота. Затем он спружинился, ловко приподнялся на всех четырех конечностях упираясь в толстый сук ладонями и обутыми в кеды ступнями и, непередаваемо счастливый, набрал полную грудь воздуха, чтобы, визжа индейцем, обрушиться на ничего неподозревающих, мирно воркующих внизу голубков. Но не суждено было этого сделать Володьке. В самый неподходящий для парня момент старый сук вдруг негромко и сухо треснул и вокруг изумленного, намертво вцепившегося в кусок дерева Владимира, быстро сменяя друг друга, замелькали ветки, яблоки, трава и небо.
"Яшка!... Николашка!... Парашка!" - выкрикнул ребенок откуда-то из под почти полностью закрывающего его яблоневого сука, встал с земли и размазывая по лицу, ободранными и грязными от древесной коры и влажной, жирной почвы, охотничьими кулаками, слезы, всхлипывая и горестно наклонив вниз голову, медленно поплелся по направлению к деревне, то и дело подтягивая разорванные, на совсем неподходящем месте, и постоянно сползающие тренировочные штаны.
Надо сказать, что володькин хитроумный план все-таки сработал, хотя и всего, где-то, примерно, на одну лишь пятую: Людмила с Николаем действительно обалдели.
Комментариев нет:
Отправить комментарий